как так случилось, не знаю, но она вошла и озарила сумрак благодатным светом невесомости своей — о, восковое платье по щиколотку, разбрызганные складки! — фигура её не угадывается, а между тем: вот тающее тело её, оно неотделимо от тлеющей её души.

таяние-тление, тление-таяние?..
тлетающая женщина-свеча вошла и озарила сумрак благодатным светом невесомости своей, — молитва в ногах её, каждый шаг её души внутри недвижимого тела, размах света в сумраке, всполох — молитва о прекращении веса, знак бесконечной готовности ходить, и ходить, и ходить, и ходить, и сойти на нет.
я хожу туда-сюда, чтобы израсходоваться;
вот слова её молитвы:
сияние! сияние! я хочу ходить в сиянии одном!

ни тело её, ни душа не принадлежат ей покуда.

что знает она о мире? — вот что: мир — подсвечник, алтарь для женщины-свечи, жертвенник, непремиримое место, он изрыгает сам себя. на нём уготовано ей истаять, изрыдаться, а однажды и вовсе выродиться: женщина-свеча инструментальна, одна закончится, поставят служить другую.

в растерянности она спрашивает мир: «я горю, я горю, что мне делать?»

мир отвечает: «опрокинутая свечка сожжрёт всё на свете и претворит в свет, так поставьте свечку в подсвечник, и пусть сгорит сама, и пусть всё освещает тенью невесомости своей — и ни к чему пребывать ей в сокровенном месте, и ни к чему ей поедать».

мир проговорился! мир проговорился!
и таково место женщины-свечи? — безволие тлетаяния; повиновение?

женщина-свеча послушница мира!

о, с(вечное) горение сердца,
у женщины-свечи руки оплыли и слиплись пальцы, она стоит в перчатках своей муки.

тело её — вот сокровенное место, — а внутри: душа-откровение! выплёскивается, раскалённая и дрожащая, и вся в рыданиях высохших, — место-сукровица, сокровища кровавые блестят у неё между ног; в сумрак одетое тело, оно ранено, оно кровоточит, тело-мирволение, тогда как: тело-перемирие спит, темница света — тихое место, затаившее искру, сверкание.

ногами души своей внутри себя она сооружает шествие, войско — сама себе огниво, что высекает искры; чёрные шорохи и сумрачные злыдни, репейники ночи, колючкоголовые твари отшатываются с её пути и сходятся вновь у неё за спиной. они напуганы? они злятся? она воображает, что они влюблены.

мимолётно тихое мерцание её и прячется в темноту.

светотень — вот тихая мысль женщины-свечи, она переменчива:

«я всю себя отдам, я истаю во имя светлой этой надежды для вас...» // «Я СОЖРУ ВАС ВСЕХ, Я ОБГЛОДАЮ ВАШИ КОСТИ»

не «худеющее тело», но тело-таяние её — обожжённое тело, обóженное тело (боже, — шепчет, — ниспошли мне тело подобное твоейму; святойго дыхания, воздуха твоеёго я мечтаю стать проводницей) и обожаемое тело. аскеза из аскез — вот тело её. сумрачный мир смотрит на её тело с вожделением. сумрачный мир переплавит останки её и останки тысячи подобных ей в новую женщину-свечу (какая разница? КАКАЯ РАЗНИЦА?..)

и сама она ещё пока — вся влечение к бестелесности, и движение её — отрицание воскового тела, бегство; горение во имя надежды сделаться светильницей, но что есть отрицание тела во имя души? возвеличивание души? или унижение тела-в-котором-душа?..

женщина-свеча одержима презрением к телу.

женщина-свеча — белая призрачность и прозрачность сновидения о собственном несуществовании.

(не иметь тела значит мочь не быть всего лишь телом, в духовности своей она тайно томится: зачем дано ей тело-в-котором-душа? достойно ли её тело-в-котором-душа пребывать в любви? а что если тело её — пустосвет-без-души? воздуха, воздуха, мне тяжело дышать…)

удушенная головой своей, она угаснет.

в конце концов она думает, что стать однажды свечным огарком — благородная участь. женщина-заплюйсвечка, сколькие руки поднесут к её огню, чтобы согреться? но иссякнет тело, и тепло иссякнет, и руки пропадут.

мечта о невозможном, непредставимом теле горит в голове женщины-свечи и съедает её по ночам, — как же ей добиться тела-души? несбыточность её мечты в том, что она грезит о воплощённой бестелесности, — но как бесплотное способно воплотиться? в постоянной погоне за огнём, за воздухом, питающим огонь, за порывом — она порывается; но конечно тело и носит в себе гибель, гниль, и только в гнилегибели длится — тело-обестелевание: я умираю, чтобы себя прожить.

душа — не тело и телом не станет, но впаяна в тело, инкрустирует его, как драгоценность, сообщена с ним как неотъемлемое свойство дыхания; не в этом ли существо воздуха — не ощущаясь, пребывать везде, одним своим пребыванием это «везде» насыщая — так прикосновение дыхания к плоти теплом оседает изнутри на мясе, вычерчивает его изнанку, душа — не роскошь тела, но нужда тела, последняя и самая бессмысленная мечта, выдумка тела — таить в себе чтоугодность, всевозможность, причудливость, фантасмагорию духа. вот что такое душа — грёза очевидности о чуде; сакрализуют душу те, кто не верит в тело и сторонится огня.

огонь обыкновенно — голод, огонь обгладывает кости мироздания, у огня лицо взбалмашное, первородство огня — в его вседозволенности, он поедает всё и ничему не подчиняется, огонь — и бог, и антихрист, — из последней крови он воскреснет и затопит мир пылким стрёкотом своих зубов языкатых, огонь — механизм-поедание.

огонь женщины-свечи ещё покуда не такой, он — собственная её голова и поедает лишь саму её, огонёк-слеза, огонёк-капля.

что общего у воды и огня? — топление.

восковая женщина растоплена и утопает.
что делать ей со своей головой?

я помню вещей мёртвые глаза в комнате-чаще, они смотрели, как сумрачные твари, глазами, полными тишины, на дне их глаз-озёр плескались чешуйчатые лица, я помню одно лицо — лицо-со-впалыми-щеками, лицо-расколотая-тарелка, лицо-зыбь-на-лице-воды. чьё это было лицо? чьё это было лицо в озере их мёртвых глаз?

женщина-свеча — молчаливое оружие, её легко опрокинуть ненароком и пройти мимо, не заметив, как пламя от головы её заняло всю комнату: вот оно сидит на стульях, положило локти на стол, а вот смотрится в зеркала и жуёт обои, перешло на книжные полки, разошлось, разошлось, перелистывает книги, слизывает буквы.

чьё это было лицо в зеркале мёртвого глаза? лицо-последней-крови? ежемесячная кровь моя уже отозвала войска свои, конница крови растоптана, опрокинута, как опроверженная шахматная фигура, ещё недавно я ходило своей кровью, как конём, где конница крови моей теперь, чьё это лицо? лицо-без-лица.

вот её откровенное, обескровленное тело-душа, тело-без-тела, всё сплошь ранение, расшитое свинцовым жемчугом, оно стрекочет, и кричит, и обгладало кости, болит, болит, болит, болит, болит, болит, болит, болит болитболитболитболитболит — попрано здание мира, разобрано, обезображено, — кровлю раздробило, выбило кровле зубы, и выкровлен порядок; оно охрипло, оно рычит, как полыхающее зверьё, и пугает сумрачных тварей, — ш-ш-ш! — шарлаховое чудище, у неёго шерсть на спине встала дыбом, оно восходит по воздуху, как солнце, у воздуха растрескалась кожа.

как же присвоить себе эту ярость, (яркость), как (раз)воплоться в пламя целиком? как вознестись наверх, в могущество и славу осиянную?

я хочу ходить в сиянии одном! я хочу быть всюду вхожейм, восходящейм, я ужас возвышеннойго, ужаснитесь высочеству моих слов! я съем столько букв-ангелов, сколько уместится на кончике моего языка!

животнобогая человечица, как ей перестать таять и начать поедать?

стать телом своей души и рассказать свою душу на скверном языке тела.

прикосновение к скверне, отравляющей привычную, утомлённую речь, невозможно без тела, как невозможно без тела никакое касание — в теле высказывания, в теле с повадками гниющего зверя: опарыши кишат в складках еёго тканей, в слабом, отмирающем мясе — вот что такое утомлённая речь, изъеденная, она отслаивается, и из-под струпьев проступает мягкое, сырое словотворение — кровавое убежище языка, укрытие его от смерти — бессмертие-в-смерти, огонь, парное дыхание, воскрешение невозможнойго, диво.

вот опыт её оголённойго, как электричество, тела, тела-перемирия, что значит: тела, что перекроит мир.

восковое платье сольётся к её ногам, и из еёго берегов женщина-пожар выйдет, улыбаясь широко, как улыбается священное и освещающее всё насилие, насилие-без-насилия, оно скажет: вот моё тело-душа, оно — не любовь и не свет, но мясо, что движет любовь и свет, и озарит улыбкой своей боли тебя, сумрачный мир, улыбкой своей боли изничтожит тебя и все муки твои!

женщина-с-лицом-огня, тело-пламя её —

оно вошло и озарило сумрак благодатным светом весомости своей
и съело весь мрак.

о, пламенеющая моя душа, прости, что позабыло о тебе, давай же вместе съедим весь мрак, давай же взойдём.