Олег Труфанов

Сразу после школы в 2006 году приехал с крайнего запада России учиться на биолога, получил степень магистра, и в 2013 году Василеостровским Могуществом переведён в статус петербуржцев. Опубликовал две переводных книги с английского, одна из которых в оригинале называется «Vampires», другая — «Merde».

«* * *»

Текст написан в качестве эссе для одного из зачётов по философии бренности, и остался непроверенным преподавателем, поэтому предлагаю читателям выступить в качестве требовательного критика и указать автору на нестыковки в его видении темы.
Комплектация психического объекта включает в себя, по крайней мере, четыре взаимотрансцендентных «мира», или уровня: уровень физической природы, воспринимаемый органами чувств; уровень интрафюзисного же нейрообраза некоего объекта; уровень личного, персонифицированного обозначения объектов и уровень интерсубъективной системы вербальных обозначений. Взаимотрансцендентность этих уровней спорна — по крайней мере, есть операторы, позволяющие сопоставлять представительства однородных объектов на разных уровнях, т.е. трансцендирующие механизмы вроде анастамозов.

Пусть объектом, проникающим на каждый из этих уровней, стал мертвец. Рассмотрим формы такого проникновения.

На уровне фюзиса мертвец имеет наидольшее время проецирования. Если распространить условное царство мёртвых не только на послежизненное пространство оси времени существования человеческого существа, но и на предсуществование его, чуть ли не постулировав таким образом идею реинкарнации как априорную в данной системе координат, мы можем заключить что до входа в царство живых человеческое существо мертво, и потому на уровне фюзиса экспозиция мертвеца стремится ко времени существования фюзиса после смерти. //несколько запутался, поскольку до т.н. рождения экспонировалась только пустота на месте живого мертвеца, и возникает вопрос о качестве этой пустоты //. До рождения экспонируется пустота, отсутствие потребления ресурсов, и только при принятии верности некоторых биологических теорий, связанных с преформизмом, и физических теорий, связанных с крайним детерминизмом, помимо отсутствия экспонируется зачаток живого существа, которому предстоит умереть, однако его собственная жизненаполненность остаётся дискуссионной и зависит от тех теорий которые принимаются верными. После рождения мертвец экспонируется лишь частично — ногти, волосы, пот, чешуйки кожи. После смерти мертвец экспонируется на уровне фюзиса до самого конца времён. Таким образом, на уровне фюзиса мертвец экспонируется всегда, но, по-разному, в зависимости от фазы биографии. Если, конечно, фюзис континуален вне зависимости от смотрящего, противоположная гипотеза не рассматривается.

Никита Сергеевич вошёл в лес. Слева от него, насколько было видно его невооружённому взгляду, вперемежку с кустарниками лещины простирались сосновые угодья. Справа situация ничем не отличалась — сосновые стволы на, казалось, равных расстояниях между основаниями стволов, словно в узлах равнобедренных треугольников, рассекали воздух кронами и заслонялись орешниковыми кустами. И там, и там, — повсюду — среди травы проглядывали невзрачные кустики земляники. Ягоды уже налились соком и готовы были быть поглощёнными. Никиту Сергеевича сейчас мало интересовали ягоды — он искал что-то другое.

На уровне нейрообраза мёртвый появляется периодически, в качестве образа будущего до смерти в фюзисе и в качестве образа настоящего-прошлого после. Образ этот перемежается с общими представлениями о загробном мире индивида или группы, порождающей нейрообраз. Определённость мёртвого вступает в интерференцию с суммарным мёртвым, всеми мёртвыми, имевшимися в распоряжении мозга для представления.

Никита Сергеевич, оглядываясь, пошёл прямо. Посреди леса стояло огромное зеркало в резной деревянной раме. Ягоды земляники казались в нём ещё ярче, отражения сосен взмывали в синюю высь; ветви орешника мягко облегали зеркальную гладь и впивались гроздьями фундука в стекло. Никита Сергеевич в зеркале не отразился.

Уровень обозначений почувствованного в пределах единящей системы весьма подвижен и мёртвых обозначает по-разному как у разных условно индивидуальных психических объектов, так и в пределах временной шкалы у каждого из них. Переходимость означений обусловлена как тем, что они способны возникать заново каждый раз при предъявлении, так и тем, что система знаков в этой сфере носит характер более зыбкий, чем на уровне интерсубъективности.
Диалектика отношений между живыми и мёртвыми фундирована в зыбких плывунах воображения, ввиду того, что именно эта система может находиться в перманентном комке ниточек отношения, противоречащих одна другой: ужаса, страха, отвращения, благоговения, почитания, уважения, любви. В разном виде попадая на внутренний экран воображения, пусть и частично управляемый, образы мёртвых вызывают разные эмоции как ввиду самой разнородности этих образов (гиперреализм трупов, чёрно-белая фотодокументалистика тел, живописный импрессионизм кадавров, красочные полотна абстракционистов о мумиях и т.п.), так и их утилитарных значений — возможности быть неживым, быть утянутым мёртвыми, быть как мёртвый, самому стать мёртвым, быть ещё-не-мёртвым, быть неограниченным жизнью и далее так.

"Бубльгум," — пролепетал про себя Никита Сергеевич.

На уровне интерсубъективного вербального обозначения явлений мертвые находятся в нескольких ипостасях. Тут мы находим варианты, «лексически» окрашенные в зависимости от отношения говорящего в момент говорения.

Безжизненный, Бездушный, Бездыханный

Покойный, Усопший, Скончавшийся

Новопреставленный, Почивающий в бозе

Труп, Дохлый, Падаль

«Упырь,» — повторил за кем-то Никита Сергеевич.
Made on
Tilda