Природа своего не узнаёт лица

(О. Мандельштам «Старый Крым»)

Посвящение вещам

1
Под дождём ходит чёрный плащ.
Чёрный плащ под дождем, не плачь,
А укройся своим плащом
Под густым проливным дождём!
Слёзы вытри, ведь ты не шаль –
Недотрога – таких не жаль –
Вытри слёзы, но не пляши, –
Мы всего лишь плащи, плащи…


2
Лежит сапог. Упал на бок,
Один единственный в подъезде,
И помнит только тот сапог
И топот ног, и пот от ног,
И вот итог – теперь на месте.


3
Висит на вешалке небрежно
Без тела человек – одежда,
Без тела человек – одежда
С воняющим воротником.

Рукав дыряв, в карманах тесно,
И никому не интересно,
Уже совсем не интересно
Ходить при людях вот в таком.

И вот висит она в надежде –
Без тела человек в надежде,
Не грея никого, как прежде,
Полиэфирным волокном.

И если б говорили вещи,
Они бы вам такие вещи,
Сказали б вам такие вещи,
Что неприлично за столом.

4
Лежали на Камчатке
Какие-то перчатки,
И в поисках клетчатки
Горбатился олень.
Под ельником лежали,
Перчаточно пищали, –
И от живой печали
Оленю было лень
Присматриваться.
Сладок
Руки живой початок, –
Одну из тех перчаток
Ленивый съел олень.
Она теперь в желудке,
Найти пытаясь руки,
Не даст покой зверюге
Всю ночь и целый день.

5

Комната в дверь постучала,

Но ей никто не ответил,

Комната вышла из дома в отчаянье,

Встретила створками ветер.

Ей надоели пороги,

Стены ей были противны, –

Комната шла по московской дороге,

Не замечая квартиры.

Можно и в сердце запрыгнуть,

Можно разрезать два века, –

Комнате очень хотелось проникнуть

В нежную дверь человека.

Пыльный мадригал

Если ты подушку взбил,
то домой приходит пыль.
Уважай её – при ней
делай комнату пыльней:
к пыли люди не честны –
пыльно в комнате – чихни!
Целый мир к пыли жесток,
выкинь веник и совок, –
будет пыль с тобой дружить
и астматиков душить;
где захочешь можешь спать,
пыль – пушистая кровать;
если страхи добрались,
то пылись, пылись, пылись! –
И когда-то, может быть,
обратишься тоже в пыль.
Пыльный стол, еда по жанру:
булки с пылью – с пылу с жару!
Ешь и знай – остатки сладки!
Слава пыли – пыли слава!
Слава пыльным королям,
аллергиям и соплям!


Рецепт приготовления

Пусть не повару в обиду,
Расскажу, как делать щи –
Положи в бульон Никиту
И стихами покроши.
Мясу нужно провариться,
Слёзы – вылей, воду – влей,
Жди, когда закипятится
До ожогов, волдырей.
Чтоб в кастрюле было густо,
Чтоб Никита был душист, –
Брось чеснок, томат, искусство,
Зелень и лавровый лист.
А когда хлебнёшь из ложки,
Зажуёшь буханкой зла, –
Молодой нарежь картошки
Да закрой ему глаза.


***
Я по лужам в сапогах
на резиновых ногах…

интересно почему ж
мы не сделаны из луж? –

в чёрных лужах отражён
мой промокший капюшон,

а за ним издалека
машет мамина рука –

надо очень постараться,
чтоб нигде не отражаться.

***
Я во дворе нашёл всего Бажова
На корешках сырого ноября –
Солёный ветер с запахом боржоми
Носил по луже парус корабля,
И мудрость из земли произрастала,
И жизнь была похожа на пролог,
И проносились линии состава
Уже не сочетающихся строк.



***
На шторах лиственно и блёкло
олень, глухарь невдалеке,
и улыбается ребёнку
цветочек «э»,
цветочек «э»;
и ходят лунные волчицы,
гардины прячут в облака, –
ребёнку видится и снится,
как мир бежит издалека –
шумит прекрасное далёко,
ползёт слезинка по щеке...
На шторах лиственно и блёкло
цветочек «э»,
цветочек «э».



Каприз

1
Оранжевые листья –
Мы идём в детский сад,
Вытираю слёзы о мамин рукав.

Моя рука в маминой,
Я не замечаю –
Хочу увидеть жёлтую машинку.

Все машинки чёрные, белые, а вон та –
Жёлтая…

Я не любил детский сад,
Потому что он был синего цвета.
И ещё ковры с дорогами…

Мама, ты за мной придёшь?
Не бойся, пойдём.
Ты же хочешь увидеть ту жёлтую машинку?
Она обидится, если тебя не увидит;
Она придёт домой, когда мамы дома не будет.
Да?
Схватит тебя и увезёт
По коврам с дорогами.

И маму ты больше не увидишь…

2
Красные санки на белом,
На спокойном снегу,
Сумерки в блёстках,
Бабушка в коричневом пальто...

Я не иду,
Кушаю снег.
В шапке сопли и розовые щёки.

Как вдруг!
Что-то
Бежит!
Сказать?
Кричать?
Бабушка!
Бабушка!
Что такое?
Крыса!
Что?
Крыса бежит!
Кто такая Раиса?
Она чёрная, жирная
Бежит, бежит, бежит,
За колготки зацепилась
И под пальто…



А снег всё не кончается

Снег лежит, и снег идёт,
Дворник ходит и метёт, –
Не кончаются снега,
Превращаются в стога;
Снег ломается, дрожит,
Злые ветки тормошит –
Не кончаются снега, –
Дайте вволю молока,
Чтоб земле напиться всласть
И под облаком пропасть.

Облако над скинией*

Довольно уже, Господи;

возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих.

(3-я Царств 19:4)

I
когда врачи сказали, что ей осталось жить всего два месяца,
она продала две квартиры в Москве и поехала жить в Израиль.
там, говорят, есть места, где излечиваются,
и крестами вытягивают гной из ран.
перед поездкой она навестила седого брата,
который жил на другом конце города, на отшибе:
под «джин-тоник» она курила и ругалась матом,
и доказывала ему, что доктора ошиблись.
замелькали белые шлёпки перед её глазами, –
и тогда она поняла, что уже ходит по святой земле.
она не помнила перелёт, в гостинице легла замертво
и во сне даже забыла, что ей семьдесят лет.
ей приснились ангелы в розовых ваннах,
с красными перьями, они почему-то спали,
а лицо одного из них напоминало Анну Франк.
а лицо другого – улыбающегося Сталина.
её не разбудили ни молитвы, ни колокола,
а рот её высох и сердце окаменело.
ночью ей было жарко – раздетая догола,
перед смертью она предпочитала чистое а капелла.
– Слиха́, – простонал сосед, не знающий иврит,
так испуганно, будто разгневалась Палестина, –

у запачканной простыни горничная сидит
и с горечью вспоминает про маму, отца и сына.

II
он тебе не отец — от разбившихся в лоб морщин
он сливается с телом автомобиля
и бахвалится перед Господом: «Вот мой сын!», —
чтоб отправиться в небо воздушного Тель-Авива.
скоро выключит свет или в глину вонзит копьё;
скоро вытравит слово без боли, без операции, —
он тебе не отец — он из черепа сына пьёт,
мысли жуёт о предательстве, о педанстве.
из последней жены вырезает себе любовь, —
это счастье отравит тело его и душу, —
не отец он, сынок, только ты из семейства львов,
а они из стучащего сердца делают погремушку.
он устал умирать, безнадёжно держась за пульс,
соберёт всех детей и отдаст на войну полковнику, —
не отец он тебе, про него ты вообще забудь,
не виси на кресте — не придёт на твою Голгофу.
скоро будут дожди, чтобы даже звезда плыла,
всё потонет в дожде, и, прожжённое тело пряча,
постепенно отец превращается в два крыла
и летит в облака, и врезается в Стену Плача.

III

Памяти дедушки Александру Колмогорову

встречаю Пасху...
привыкаю к солёному куличу...
не верю в Воскресение…
но и не верю...
что моя туберкулезная палочка живёт во мне двенадцать лет…
а я всё ещё жив…
выхаркивать чудесную долю чувств...
трудно быть атеистом в моём случае...
когда рентген не показывает лёгких...
а только остаток...
похожий на спичечный коробок.
но во снах по-прежнему снится, что я лечу...
а мне не хватает воздуху…
сказать, что я просто хочу выпить…
и просто…
не хватает воздуху...
видишь того?..
хороший парень, всё о нём пекусь…
сказали, ему жить сложно…
но у него сильное сердце...
в палате, в которой я живу – не хочу говорить лечусь…
в моём случае это уже не излечивается –
я живу по чуть-чуть и чуть не окочурился вчера.
как давно я не прижимал свою дочь к плечу...
она родила вчера?..
а я чуть не окочурился...
«Христос Воскресе», ‒ хрипел тут один по палате...
сегодня я проснулся...
а он не проснулся...
я всех переживаю
и переживаю,
что следующего уже не переживу...
не доживу до следующего Воскресения Иисуса.

*Скиния – походный храм для евреев, в котором совершались собрания и жертвоприношения (её также называют “скинией собрания”). – прим. авт.