Сусана Кабучи
(перевод с испанского
Кирилла Корчагина)
(перевод с испанского
Кирилла Корчагина)
кирилл корчагин
Поэт, переводчик, исследователь литературы.
Родился в 1986 году.
Окончил Московский институт радиотехники,
электроники и автоматики и аспирантуру Института русского языка РАН.
Кандидат филологических наук.
Один из создателей поэтического подкорпуса Национального корпуса русского языка и
соавторов учебника «Поэзия» (2016, премия Московской международной книжной выставки-ярмарки в номинации «Учебник XXI века»).
Переводит с арабского, французского, персидского и других языков.
Стихи и переводы публиковались в журналах «Знамя», «Волга», «Воздух», «Новое литературное обозрение» и других;
статьи — в журналах «Новое литературное обозрение», «Russian Literature», «Новый мир» и других.
Книги стихов «Пропозиции» (2011), «Все вещи мира» (2017), «Последние люди модерна» (2024).
Отдельными изданиями вышли книги переводов
французских поэтов Клода Руайе-Журну и Анны-Марии Альбиак, арабского поэта Адониса.
Стихи переведены на английский, арабский, иврит, испанский, итальянский, китайский, латышский, польский, словенский, сербский,французский, эстонский языки.
Лауреат премии «Московский счет»(2012) за лучшую дебютную книгу и
премии Андрея Белого (2013) за серию критических статей о современной литературе.
Живёт в Москве.
Поэт, переводчик, исследователь литературы.
Родился в 1986 году.
Окончил Московский институт радиотехники,
электроники и автоматики и аспирантуру Института русского языка РАН.
Кандидат филологических наук.
Один из создателей поэтического подкорпуса Национального корпуса русского языка и
соавторов учебника «Поэзия» (2016, премия Московской международной книжной выставки-ярмарки в номинации «Учебник XXI века»).
Переводит с арабского, французского, персидского и других языков.
Стихи и переводы публиковались в журналах «Знамя», «Волга», «Воздух», «Новое литературное обозрение» и других;
статьи — в журналах «Новое литературное обозрение», «Russian Literature», «Новый мир» и других.
Книги стихов «Пропозиции» (2011), «Все вещи мира» (2017), «Последние люди модерна» (2024).
Отдельными изданиями вышли книги переводов
французских поэтов Клода Руайе-Журну и Анны-Марии Альбиак, арабского поэта Адониса.
Стихи переведены на английский, арабский, иврит, испанский, итальянский, китайский, латышский, польский, словенский, сербский,французский, эстонский языки.
Лауреат премии «Московский счет»(2012) за лучшую дебютную книгу и
премии Андрея Белого (2013) за серию критических статей о современной литературе.
Живёт в Москве.
Сусана Кабучи
аргентинская поэтесса и писательница.
родилась в городе Хесус Мария в провинции Кордова.
ЕЁ бабушка и дедушка были иммигрантами из Сирии.
училась в Национальном университете Кордовы.
В молодости еЁ наставником был поэт Альфредо Мартинес Ховард.
В начале 1970-х годов она входила в группу «Мастерская писателя», в которую также входили Франсиско Коломбо, Хуан Кроче, Эдуардо Куручет, Даниэль Вера, Хулио Кастельянос, Сусана Агуад и Даниэль Мойано.
За свою жизнь она опубликовала несколько томов стихов и получила множество НАЦИОНАЛЬНЫХ наград и премий.
умерла от сердечного приступа в 2022 году,
вскоре после публикации своего последнего СТИХОТВОРНОГО СБОРНИКА «Сирия».
аргентинская поэтесса и писательница.
родилась в городе Хесус Мария в провинции Кордова.
ЕЁ бабушка и дедушка были иммигрантами из Сирии.
училась в Национальном университете Кордовы.
В молодости еЁ наставником был поэт Альфредо Мартинес Ховард.
В начале 1970-х годов она входила в группу «Мастерская писателя», в которую также входили Франсиско Коломбо, Хуан Кроче, Эдуардо Куручет, Даниэль Вера, Хулио Кастельянос, Сусана Агуад и Даниэль Мойано.
За свою жизнь она опубликовала несколько томов стихов и получила множество НАЦИОНАЛЬНЫХ наград и премий.
умерла от сердечного приступа в 2022 году,
вскоре после публикации своего последнего СТИХОТВОРНОГО СБОРНИКА «Сирия».
Жёлтые улицы Маалюли
Однажды я листал десятилетней давности антологию аргентинской поэзии и наткнулся на знакомое слово, которое меньше всего ожидал там увидеть — название деревни Маалюля. Это было стихотворение Сусаны Кабучи (1948-2022) «Изгнание» (Exilio). Оказалось, родители этой поэтессы были из Сирии, из той самой деревни в 60 километрах от Дамаска, которая на два года изучения местного арамейского диалекта стала для меня сакральным и недостижимым местом. В бессоннице иногда вспоминаются куски из речей Абу Джорджа, старосты деревни, которые мы расшифровывали, сверяя с переводом на дамасский диалект арабского. На диалекте Маалюли, насколько я знаю, не писали современную поэзию, хотя, наверное, он подходит для этого ничуть не хуже испанского, разве что аудитория будет уже. Но вот странный, почти леденящий эффект: стихи на испанском от поэтессы, которая, наверное, и не знала языка родителей (ни западно-арамейского, ни арабского), но в них проступают все те мотивы, которые так хорошо знакомы по арабской поэзии 1970—1980-х годов. В последние годы я почти не перевожу с испанского: большой язык, на нём читают, его авторов знают, даже поэтов, хотя и несколько меньше — как будто нет подходящей миссии. Но здесь решил сделать исключение.
Изгнание
Закрыв магазин,
родители
сидели на тротуаре
у отеля Панамерикано
и смотрели парад.
Отец улыбался
с той же тихой печалью,
что повторится
спустя столько лет
среди вереницы ящичков
у крематория —
тускло, с недвижными веками,
целыми, невредимыми,
что меня ожидают.
Так он простил меня,
так я простила его.
Он провожал празднество
мечтательным взглядом
того, кто оттанцевал свое
на кораблях изгнания.
Когда я обратилась
в архив его родины,
аккуратный почерк
постановил: «Дезертир».
Как объяснить,
что его увезли в два года,
что он сам никуда не уезжал,
что каждое утро
он проходил по желтым улицам
Маалюли
пока поднимались ставни.
Exilio
Al cerrar el negocio
mis padres
se sentaban en la vereda
del Panamericano
a mirar el desfile.
Mi padre sonreía
con la misma serena tristeza,
repetida,
tantos años después,
en la fila de cajones
abiertos hacia el crematorio,
más oscuro, con los párpados quietos,
entero, intacto,
esperándome.
Así dio su perdón,
así recibió el mío.
Acompañaba la fiesta
con la mirada suave
del que ha danzado, inocente,
sobre los barcos del exilio.
Cuando pregunté
en el Registro de su país
la íntima caligrafía
sentenciaba «desertor».
Cómo explicar
que tenía dos años al partir,
que nunca se había ido,
que cada mañana
ascendía las calles amarillas
de Maalula
mientras levantaba las persianas.
Работа
Бывает благословенное время:
я праздную пыльные контуры на свету
под вкус дождя.
Но бывают сумрачные дни,
что все ждут своего часа
с именами и датами.
Тогда
я прячу своих мертвых
в спичечных коробках,
обуви, рисе.
Своих мертвых
и свои смерти.
Oficio
Hay horas bienaventuradas:
festejo las figuras del polvo a contraluz,
el sabor de la lluvia.
Pero hay días oscuros
que aguardan entretanto
con nombres y con fechas.
Entonces
guardo mis muertos
en cajitas de fósforos,
de zapatos, de arroz.
Mis muertos
y mis muertes.
Шаги
Я пила воды
Шамса
как будто они не были
ядовитыми.
На берегах тихой реки
растут горькие цветы —
я на них прилегла
почитать.
Я не согрешила
больше
чем было нужно.
Pasos
He bebido las aguas
del Shu-Am
como si no estuvieran
contaminadas.
A orillas del río silencioso
crecen flores amargas
sobre las que he descansado,
leyendo.
Y no he pecado
sino
lo necesario.
Закрыв магазин,
родители
сидели на тротуаре
у отеля Панамерикано
и смотрели парад.
Отец улыбался
с той же тихой печалью,
что повторится
спустя столько лет
среди вереницы ящичков
у крематория —
тускло, с недвижными веками,
целыми, невредимыми,
что меня ожидают.
Так он простил меня,
так я простила его.
Он провожал празднество
мечтательным взглядом
того, кто оттанцевал свое
на кораблях изгнания.
Когда я обратилась
в архив его родины,
аккуратный почерк
постановил: «Дезертир».
Как объяснить,
что его увезли в два года,
что он сам никуда не уезжал,
что каждое утро
он проходил по желтым улицам
Маалюли
пока поднимались ставни.
Exilio
Al cerrar el negocio
mis padres
se sentaban en la vereda
del Panamericano
a mirar el desfile.
Mi padre sonreía
con la misma serena tristeza,
repetida,
tantos años después,
en la fila de cajones
abiertos hacia el crematorio,
más oscuro, con los párpados quietos,
entero, intacto,
esperándome.
Así dio su perdón,
así recibió el mío.
Acompañaba la fiesta
con la mirada suave
del que ha danzado, inocente,
sobre los barcos del exilio.
Cuando pregunté
en el Registro de su país
la íntima caligrafía
sentenciaba «desertor».
Cómo explicar
que tenía dos años al partir,
que nunca se había ido,
que cada mañana
ascendía las calles amarillas
de Maalula
mientras levantaba las persianas.
Работа
Бывает благословенное время:
я праздную пыльные контуры на свету
под вкус дождя.
Но бывают сумрачные дни,
что все ждут своего часа
с именами и датами.
Тогда
я прячу своих мертвых
в спичечных коробках,
обуви, рисе.
Своих мертвых
и свои смерти.
Oficio
Hay horas bienaventuradas:
festejo las figuras del polvo a contraluz,
el sabor de la lluvia.
Pero hay días oscuros
que aguardan entretanto
con nombres y con fechas.
Entonces
guardo mis muertos
en cajitas de fósforos,
de zapatos, de arroz.
Mis muertos
y mis muertes.
Шаги
Я пила воды
Шамса
как будто они не были
ядовитыми.
На берегах тихой реки
растут горькие цветы —
я на них прилегла
почитать.
Я не согрешила
больше
чем было нужно.
Pasos
He bebido las aguas
del Shu-Am
como si no estuvieran
contaminadas.
A orillas del río silencioso
crecen flores amargas
sobre las que he descansado,
leyendo.
Y no he pecado
sino
lo necesario.
