0.1

звук с которым на ветру бьются тросы о полые тела флагштоков со свободными клотами распространяется на всю площадь потому что тихо: тогда думал это значит смогли изменить тему места, теперь знаю что место без темы здесь только на вершине флагштока. Однако, тогда же на площади было открыто как это, в естественном голосе озвучить пространство, и прежде чем пошли крики и их догнали у оснований, они успели что-то передать друг другу не повышая голосов, естественно, как глазами.

0.2

такой день что с утра вода в каждом сгибе развернешь руку и натекло мягкая постель-ванна острое далеко, добрался вниз: ни одна трава не держалась, металлы ускользали из обхвата. кемеровчанин и е. прокладывали размытые тропы грузовыми поддонами найденными от прежних владельцев. слил к ним из окна все что набралось на столешнице и выбрался сам, вместе довели гать до ангара и в едином шорохе сняли полиэтиленовое укрытие из складок которого все равно пролилось так что хватило на всех, накрыли им тревожную траву и выкатили стол на крошку, картонные колеса сразу ушли в тремор и от дрожи воды стало вдвое. хоть амортизировали силой рук промокли снаружи и изнутри, и бросили — двумя размокшими колесами на крошке, двумя целыми на полотне. пока е. держал мы разделись разложив по полотну одежду чтобы не собирала воду и за углы донесли над оставшейся месью земли-травы, но когда разложили увидели все же нет: сетка непереставаемо мокла и не стояла как ни растягивать, только зря набрызгали. кемеровчанин и е. переоделись в афгани, легли перемотанные полотенцами и устранились: е. включил лоуфай. я подступился еще (где-то норы наполнились до обода предлагая отпить), перевел телефон на вибрацию пошаманил над поверхностью, но только разлил вокруг вымок сам что телефон перестал признавать касание и вернулся к ним дотягиваться до вечера.

0.3

пока я болел а. приезжала сюда и спустилась к моим эскриториям расставленным за пригородом по берегу, искала хижину землеваров но отклонилась, стало стремно на этом пустыре это первый уровень проникновения: чтобы тебя никогда не нашли вытравливаешь привычку к тропе, субурбийный глаз будет домысливать ее в траве складывать под ноги линию крайних крыш-заборов. ты поняла, это не субурбия. по фотографиям присланным в чат она приблизилась и к второму где укрыта лаборатория проникающих классов заваленная чем росло когда ее оставляли, в основном прозимовавший борщевик ломаный сноги: начиналось цветение чего-то не так заметного и собирались вспешке думали не выйдут с этого поля гиперемии, никто не предупредил. что успели натереть то собрали засыпали внутрь стеблей. потом туда налилась вода, в тот же вечер был дождь, нихуевая получилась суспензия. это большее что может остаться от места выработки: нужно рассчитывать что эти места смещаются вниз по пригородной линии: там где разбил предыдущий класс я нахожу в лучшем случае направление к возможности следующего. правда это не то знание чтобы здесь не напали собаки, не преследовали мужчины. лучше ни с кем не встречаться, но это не значит лучше никого не видеть. дальше место где сделана ее заключительная фотография в чат, здесь горело, но это отвлекает от изменений важнее: чьих прибытий, отбытий. как направлены травы, по какой высоте отогнуты. может быть мертвая кошка со следами хищничества, но она убита не здесь: здесь кошек нет. вопреки страху столкнуться с вольерной собакой, здесь их нет тоже: тех которые напугали охотой издалека приводят мужчины из крайних домов, отпускают пока сами склоняют подъем. они знают это место не лучше и не чувствуют его своим. в субурбии могут быть постоянные станции, и одна из них осталась на ее фотографии: комнатный стул на одного на краю дороги здесь же даже на вечер нужно приносить-собирать. силиконовые колеса зависают в земле, ветер сдвигает штативы сопротивляться ему — тратить устойчивость. внизу у берега нет травяного покрова и после дождя мебель не протолкнуть выше, а обувь обгладывает земля. я думал как буду убегать по этой земле, если, и от кого. кроме того дождь поднимает воду в реке и из участия выходят несколько переходов. на фотографии сделанной ей на стационарном мосту видны следующие, выдвижные из улиц: трубы, полоса металлического полотна протянутая на сваях, и можно предположить четвертый, из волосяной луковицы моего убежища: мы протянули его там чтобы не приходилось наступать над водой или в крайнем случае обходиться единственным шагом. в сущности для таких переходов нужен только дейктический знак, направление, но физическое чтобы не ошибиться: подойдет и простая рейка, и леска. это шаг от тропы, перестать вчитывать в мир тропу. с тропы такие перемещения в гипомании или в тревоге выглядят избеганием, но из этого места куда она не дошла остановившись незадолго до хижины на покрытии из щепы борщевика становится видно что поле не продолжает пригород, а присоединяется к нему поворотом. чтобы собрать мир и знать что к тебе идет нужно держать голову вбок. знающий эти игры получает большую стопу. она не добралась до хижины и вернулась, пока еще было светло последняя неделя апреля. за хижиной будет дамба, дальше можно дойти до открытого нудификатора, если отвернуть минское шоссе можно найти второй. когда видишь их открытые вниз окна 30x30 метров от самого маленького шага ближе кажется что люто скользишь туда, и в первый раз сложно сопротивляться.

0.4

в один из последних я ходил на полях вдоль платки: на пригородный подъем к башням восточного безнадежно не было времени сопоставить себя своей речью-рытьем навигацией, и я не выбрал подъем и остался здесь: крыши ложащиеся кногам и сбрасывающиеся вниз заборы, карабкающийся сохраниться виноград, щебень битый кирпич подробно промоченный грунт. в приближении башня предстоит пригороду стоком куда непрерывно обращены светами металлы и травы подъема, если двигаться с ними их становится возможно привлечь развернув руку готовой ладонью, отклонять-приближать воду, стекло, фольгу, все что привлекается светом, покачивать до высоты ладоней сложенных в горсть. микроимпакт, если гипомания или гипертоническая тревожка не расширят диапазон, или если оборачиваться ближе к городу: они идут сильнее к руке. они ложатся внахлест когда скипаешь скипаешь бегом, и если быть верным обернуться на пропущенное перед поворотом из пригорода заметна шерсть мира: содержание пути, направленное отсюда и упирающееся острием. в меня, чтобы через меня взаменя, к способу выйти из пригорода и навсегда здесь закончить. на этом повороте зимой я падал на твердый воздух бедром и пользуясь ночным режимом когда никого остался побыть наземле, они уходили надо мной и не задели меня.

я смешивал путь и кольцевал его отклоняя выход каждый вечер, пока говорил с ними в видеочатах на поперечных улицах не шире шага, доходящих мне до глубины среднего уха. за эти разговоры я мог набирать в руку больше чем выдерживала, и все означающие пригородной темы влекло сильнее уже не к башне, но к тому что (было) за ней, (откуда) приходила речь. когда все заканчивалось, промытые пальцы сдирали очередную крышу, поскальзываясь друг на друге: света поднялись с металлического листа и оставили его тем что я сделал с ним, без возможности и вернуть и закончить. узкое дыхание, гипертония, не хватает чего-то с силой последнего слова. на всем на весь вечер остаются следы воды.

0,5

когда я лег, острие нашлось и уперлось в мое бедро, и я дал ему прорасти.

0.6

с утра мокнут руки и я полощу у бедра перебираясь по комнатам готовя движение подступиться к книге таврова чтобы не размочить ее сразу как все остальное (давно замечено вся бумага которой касаешься становится черной), подступиться к письму чтобы не утапливать клавиатуру, не оставлять следов одного письма перед следующим. но все плоскости в воде на глубину поверхности: сложно дотронуться так чтобы не задрожало, и когда вращал в руках картонный жетон из коробки для совместных игр чувствовал только как его обтекает, больше чем сам вес картона. ты понимаешь насколько вода в которой полощешь правую руку, когда протираешь кисть левой: сколько трешь и надавливаешь, все еще не до кожи. пока не обернул в ткань. тянет спуститься в пригород где воды больше чтобы вздрогнуть назад на шаг из контура тела который распался бы брызгами перед лицом, но нет. я вышел и добился только темных следов на кирпиче парапета. эти следы были убедительны но убеждали в обратном: вода не от этого места, несмотря на него из каждого окна: за экраном столбированного воздуха дрожит уровень секущихся концов верхних ветвей, и смотреть туда падать-погружаться лицом: это immortal april.

0.7

вечер 11 апреля в комнате под желтой горячей маской верхнего света отличает от каждого другого запомненного вечера академа надрез не на привычной скорости, не под привычным углом, который означает выход в новые боль-и-утоляющие мастерские открытые классы парения: _кажется мы можем продлить это еще_ пока не станет настоящим. крови намного больше но в желтом вертикальном свету на паркете она выглядит как будто вот-вот появится, а не упала, и дело не только в цвете который ярче диапазона доверия как будто я высаживаю эти капли располагаю их — если когда-нибудь мне нужно будет поговорить об этом с тобой я не стану как раньше сравнивать это со сном возле открытого газа, я скажу: я не останавливался потому что все означало что и теперь я стараюсь, и я продолжал как будто хотел получить, что я перестал. дело в гладкости и ровности, дисковой форме которой оставались на паркете капли, скопления. ничего от того что наносит касание когда кровь скатывается от локтя к запястью от колена к ступне, ничего от темы тела, телесного красного на пределе. как с нюдсами в которых тема тела выискивалась рыбьим глазом и набиралась точечной кистью, только перед зеркалом скрестив ноги, в тот же вечер одному из нас стало известно, что то — тоже трата, как это.

0.8 immortal

одноклассник догоняет и хватает меня за плечи когда наклоняюсь в позу блюющего над парапетом балкона его девятого этажа за которым октябрьские крыши и пригород откуда начали уходить света, говорит мне знаю как сначала нормнорм а потом тащить из окна, снова как постоянно ссылаясь на свои новые калужско-обнинские адреса и события, но мое движение не было бросковым, поэтому тревожнее его бросок за мной который меня перегнал, а оно было только опуститься щекой на кирпич. он сказал мне хуево выглядишь. это второй день когда я носил несмертельные кровотечения. когда я выходил видел что адвантан не подействовал, эритема не пропустила его и пленка блестит на крыльях и переносице, я стер ее углом рукава пальто. с моих пальцев уходит вода: я поднял руки от кирпича и увидел на нем темные круглые следы. он парил, я курил свои сигареты. я сказал ему что не пойду возвращаться. м. захваченный на пути без уведомления обо мне имел право на то чтобы я ушел. он сходил предупредить пока я докуривал, и вместе мы спустились в парк перед кб где собираются громкие пьяные мужчины чтобы держать опьянение, но в этот раз никого и мы сели там, под его же окнами. тема места — мои кровотечения которые были теплым и текучим когда я выходил, а к нашему сидению закрылись на всех выходах на обоих предплечьях, остались темой в липкости рукавов которые я, как он оправлял свои волосы, поправлял часто срывая статусы-кво и хотел бы объясняя поднять совсем, до локтей, как он открывает живот когда вкалывает инсулин, но такого повода не было.

0.9

календарь нудификатора тизерит разъеб в отложке, чтобы ждать нужно выйти, после дневного сна которым пропустил несколько их обменов вынестись на промышленные поля (после дневного сна тело не может собрать и удержать место: звуки и запахи, упаковка). двигаться действуя отпереди трав, чтобы не образовывать пути чтобы ничего не следовало из направления. место где с балконов еще недолго и необнаружим но никогда не знаешь с какого шага. это 16:10, где я скрываюсь здесь нет стремления из пригорода а взгляд имеет его весь, здесь проводится ожидание. я думал о том что не знаю почему они позвали меня в этот чат. встречи самые бесславные дни академа. всем участникам нужно добраться до места где нет желтого освещения, каждая вещь известно зачем, до каждой стены можно протянуть руку или наоборот можно не думать о стенах. прибывшие пишут что греются по домам, остальные мерзнут в сезоне. пока длится последний маршрут я собрался быть там. периодически они проверяют чат: я видел знаки присутствия, никто не оставляет надолго, но здесь макровремя, счет сезонами, и ощетинившиеся срочностью вещи, как труба уходящая вземлю, рассеивающая вокруг себя воду, при желании согласно складываются как жалюзи. по полю бегала отпущенная собака, тоже в этой пыльце, я сместился книзу. родители забирают своих аутичных детей: они выходят по тропе шириной с одного и сразу поднимаются с ними внебо. с ними темнеет. местные кофейни с верандами начинают сморщиваться: по вечерам холодно. окно нудификатора с белым студийным светом внутри (для меня) готовится как спелая ванна. борта из листового железа поднимаются всего лишь до голени, внутри кардиосмерть много бутылок банок мусорных синих пакетов с чем, я всегда боялся оступиться здесь, но меня привлекал прыжок, вниз по спирали есть лестница, где-то на высоте несмертельного падения она кончается, висит полуоторванная планка. она покачивается. эти осколки пойдут в бедро. там есть стекло, металлические полосы, они обращены светами наверх. белый, в котором тебе неположна одежда (не только 0, но и -1) снова на обратном пути: на набережной от софтбоксов под ногами ровные выдохи, но если идти на достаточной скорости виден зазор между плафоном и ветром, подсвеченным белым. белый окрашивает его в пар, от себя предполагая ему температуру: и когда закрываешь глаза, в уголках глаз она еще действительно такова.

1. ПОВСТАНКИ ДА

больше роющей речи и ходов в отшелушенных комнатах рука в паху, с вечера все кто внутри подтвердили это томление кроки-дантиста или как сказала славящаяся раскладами: тревога как на тех видеоклассах сторожения где из-под взгляда очень медленно выцветают пиксели смысл не пропустить, очень страшно пропустить пропускаешь, и утром на подъеме пригорода начался движ. сам поднялся с горящей эритемой размахом крыла до скулы, это плоть в предчувствии что ее будут смотреть и трогать переходит к комбат-форме ящерке, что-то возрастает внутри: резкость взгляда, с утра травы и металлы до пальца в обхвате хотят к руке, прослушиваются капиталы-поверхности. кто отлетал накануне в москву и теперь не могли участвовать на пониженных выли в чате держите в курсе, их видели но не трогали. поочередно чаты распустились, мы договорились о часе на сборы и наступило время тишины для всех кроме тех бесплотных которые ревновали к касанию пока я вдоволь касался в ванной пытаясь размягчиться, но только снял расческой верхние сахарные лепестки по периметру эритемы-невесты. время тишины кроме отшелушивания, лоуфая с колонки в трудовой коммуне за окном ванной и скорого бега за ней. подземное горение не удержался и расчесал старые очаги на лбу над переносицей, и тогда оно пришло оно доплеснулось за край: настоящее удовольствие кроки сыроеда, вместе с панцирем должны обостряться зубки и ногти, зрачки. аутоиммунная корона принца-ноября через которую пропускал волосы и не успел закончить: м. пренебрег своим часом и написал что добирается до меня по сырости. я спустился открыть ему как был новообращенный с мокрыми волосами разошедшимися между шипов и не стал их сушить пока он дожидался внизу моего сбора. он спросил меня так и пойдешь не август. их тонус совсем не такой как наш в плохие хорошие дни.

мы вышли, дождя уже не было но столбики воды дрожали от горизонталей, и когда глаза сделали глоток этого открытого белого влага начала устанавливаться по мне. с волос текло на спину, с прядей срывались финали. мы выбрались из рукава на плато за выдох. м. сказал я хуево выгляжу. он не показывался но выглядел медленным а влага ко мне учащалась и все на чем оставался взгляд было резко и чисто, лезвия заборов были готовы к коже и покрытия медленно переводились на меня. я ответил теперь понимаешь почему это есть immortal, это темная медиана поднимет на самое острие колодца, парящий трон принца-ноября. он не видел никогда мою эритему на переносице и не знал что крылья размахиваются так широко и остры по краям, что она так красна без щитков и гормональных кремов, но пока идем я собираюсь обрасти капюшоном потяжелеет язык и обострятся ногти, это пир сыроядения. м. вытащил два перекрестка бега пока полотно становилось быстрее шага, и когда его отставание доросло до третьего шага между двумя он остановился и заговорил по-настоящему, и я увидел что будет отказ: здесь которое ты обещаешь никак не наступит возможно да в которое вы верите этап перспективы я не знаю этого и не понимаю зачем это, но когда вы развернете здесь всеобщий нудификатор я с вами не прыгну хоть было прикольно с вами и здесь, я просыпаюсь к часу и лежу еще час прежде чем подняться на чтото, я в норме, я просто посматриваю, я дрочу на ваши нюдсы делаю для себя скриншоты, самые простые вещи первых десяти секунд, я редко захожу дальше, я прав.

срыва не было, он был далек и от ссоры и от любви. мы добрались до перекрестка даже обнялись насторону и его виноватое отступление потерялось в нижнем пригороде, а пригород отступил к моей спине. это самое движовое время: неспособных к бегу собьют стремящиеся металлы нужно бежать так чтобы прокладывать им трек, вести их, нельзя повторяться чтобы не встретиться с тем что подняли сами. кроме того некоторые дома в пригородах обитаемы, зимой видел? из них выходят раскапывать снег даже который не собираются пить, это всегда видно: они подготавливают свой выход светами и звуками по гаражам, нужно затаптывать как только увидишь, пока не добрались до тебя. если праздновать только так.

они ждали на вершине подъема, кемеровчанина я рассмотрел первым: он стоял опустив подбородок со своей металлической чашей, она дернулась на меня и он первым поднялся на мое приближение. вчетвером мы быстро раздали и перераспределили до равного полными объятиями касаниями до лопаток плеч лба и висков, и когда повязались я спросил его так ли ты это представлял, он улыбался не глядя и сказал я тоже вчера вечером думал что когда-нибудь скоро выброшусь побегать против металлов без вас, ебануться смерть, и вот пришлось вместе, посмотрим теперь что могу. он спросил ждем ли м. и я сказал что не ждем ничего: отлеты шли ниже, еще немного стоять и я просто сяду здесь пусть пролетает наверху пока чтото меня не раздавит. давай сделаем все быстро.

мы пошли. за два поворота мы собрали лут из четырех кадров которые если распечатать чернобелыми на принтере с откачанным тонером можно долго заебисто вырезать для спокойствия. в кемеровчанина пришла но не сбила горизонталь весом между травой и легким металлом, мне к бедру все время прилетали отрезки я отводил их полоща перед собой, перед мостом один прошел выше и зацепил шею, такое касание слабой любви. мы вышли из пригорода и остановились. я посмотрел назад: все полеты бывшие стенками нашего бега опали и их содержимое повтыкалось в землю на выходе. пригород подтянулся к спине, мы не оставили там ничего.

мы пошли. под самое золото: в это время оранжевый прикус восточного. внешние дворы уже похолодали и не содержали приглашения, но внутри виделись тусовочные места: мы не знали пришли ли на цвет и запах зожники или выпускники, но у нас оставалось немного времени и мы обогнули восточный спустившись ниже последних окон, на гаражи. там, держась за руки, мы разбежались и прорвали его насквозь, выбросились из гаражей во дворы энергетиков не успевшие никакого сопротивления. мы вышли у города под углом. у с. на шее дышал обрывыш растительного проводка слишком слабый чтобы чтото сделать, кемеровчанин протирал глаза. на пустой парковке под минкой мы встали в кольцо, снова перевязали друг друга и посмотрели: развернутый восточный дышал в лицо теплом нашего хода, из поворошенных мозолей испарялась вода. если праздновать только так. мы подошли.

сорвать ее когтями, это true love: теперь мне стало еще быстрее когда мы открыли подъездную дверь к которой не подбирались неделями. кемеровчанин и д. стянули ее кратким рывком и мы вошли туда, прошли по всем этим комнатам нашли нашего а., он лежал в трусах и широкой впалой майке развернув бедра потолку. его окно далеко открывало, там уже расходилось: по краям, над можайским шоссе и дубковскими общежитиями. на общих кухнях еще шевелились звуки и кемеровчанин вместе с д. встали против них в коридоре пока мы вдвоем его собирали, он наблюдал со своего высокого ложа. коридор пульсировал сильнее видимо населенцы искали обходной путь и мы не стали ждать, подхватили а. и быстро пересобрались за выходом от греха, спустились в частный сектор пока там-да, и заняли оборону. а. взял от кемеровчанина глоток ежевичного ламбика и заговорил, опасаясь отлетов и приступа, но все вертикали уже потеряли внутри напряжение и теперь почти каждую проходящую привиденьевую хуйню можно было сбить рубящим ударом пальца без опасений что выбьет в глаз, с солнцем стало даже жарко теперь это просто вечер, и его убедили с тем что мы всегда можем пробраться к аэробной мастерской подышать через стебли когда здесь станет неприкольно, а если и там станет стремно отступим на поле где можно долго сосать перспективу, а если не попрет просто перевернуться — и мои успокоенные шипы и твои двойные зрачки все-все сиблинги во трансгрессии пригородные повстанки да